Дом Владимира Познера В Переулке Между Остоженкой И Старым Арбатом

Многоуровневая квартира Владимира Познера необыкновенно уютна, лишена вычурности и ненужных вещей. Здесь все продуманно. Хозяин с любовью показывает нам свои владения. Сначала мы оказываемся в просторной гостиной, обставленной изящной мебелью.

— Это пушкинская эпоха, — рассказывает Познер. — Шкафы, зеркало, стулья — 1812–1820-х годов. Они достались нам почти даром. Одно время все очень увлекались финскими стенками и буквально выбрасывали антиквариат. Но были люди, которые знали цену старинным вещам, собирали их и реставрировали. Теперь эта мебель стоит безумных денег. Страшно даже подумать, свидетелями каких событий и чьих судеб стали эти предметы за без малого 200 лет. Я люблю вещи с историей, когда чувствуется рука мастера, его стремление создать что-то красивое. А к мебели, которую штампуют на конвейере, я равнодушен. А это настоящее венецианское стекло XVIII века (хозяин показывает нам хрупкие бокалы удивительной красоты), обожаю эти вещи. Туристам часто всучивают подделки: мол, настоящее муранское, старинное. У меня же есть очень близкий друг в Венеции. Он там родился и знает толк в подлинных вещах. Вот он и нашел эти бокалы специально для меня. Мне нравится, что они не совсем ровные. Видно, что это ручная работа. Люстра тоже из Венеции. Я восхищаюсь тем, как они делают стекло. В данном случае это сплав стекла с золотом. Небольшая примесь. От этого такой своеобразный желтоватый цвет. Простой. Но не простецкий, а изысканно простой.

Владимир Познер ведет нас дальше из комнаты в комнату. На кухне наше внимание привлекла коллекция кружек.

— Я собираю только такие кружки, на которых есть название города, в котором я побывал — их у меня около 300. Одна из самых любимых — кружка из Нью-Йорка. В черно-белом исполнении она выглядит очень стильно. А еще я очень люблю африканские кружки, связанные с моим восхождением на Килиманджаро: на одной — зебры, на другой— жирафы. Есть очень смешные кружки, а есть абсолютнейший китч. Когда я был в Иркутске, мне подарили кружку из малахита, сделанную на заказ.

Мы замечаем, что кухня прекрасно оборудована.

— Да, — соглашается Познер, — здесь в основном все Miele. Эта немецкая компания, пожалуй, самая лучшая в мире. С техникой Miele действительно чувствуешь себя комфортно. И холодильник Electrolux — тоже весьма функциональная и удобная вещь.

Три уровня квартиры соединены лестницей, которую стережет забавный деревянный бегемот.

— Я привез его из Штатов, — говорит хозяин. — А вы знаете, что бегемоты — очень опасные животные, опаснее льва?

Экскурсия продолжается: гардеробная, комната для стирки и глажения, еще одна кухня — «мини», маленький спортивный зал, кабинет Познера, в котором на полках разместилась англо-французская библиотека, и кабинет его супруги — очень русский, женственный, уютный, и библиотека здесь, соответственно, русская.

— У вас очаровательный дом. Есть ли правила, которых стоит придерживаться, организуя свое жилище? — спрашиваем мы у хозяина.

— Да, в общем-то, все просто. Дом нужно организовать так, чтобы тебе было приятно и удобно в нем. Не стоит думать о том, как поразить гостей убранством и роскошью.

С другой стороны, есть определенные правила, которых разумно придерживаться. Типовые квартиры чаще всего им не соответствуют. Знаете, есть замечательный анекдот о де Голле и его супруге. У них был дом с одним туалетом. Однажды ей потребовалось срочно посетить эту комнату, но дверь оказалась заперта изнутри. Подождала минут десять. Опять заперто. Ей стало неуютно. Еще через пятнадцать минут — заперто! «Mon Dieu («мой Бог!» — франц.)»! — воскликнула она. На что де Голль ответил: «Когда мы дома и одни, можешь называть меня просто Шарлем». Так вот, при каждой спальне должна быть ванная комната. А если приходят гости? Не ходить же им через вашу спальню! Значит, должна быть гостевая ванная, пусть небольшая. Желательно иметь отдельную комнату для стирки и глажения. Очень удобно, когда в квартире есть гардеробная. Если ты работаешь дома, как я, то необходим кабинет…

Наша экскурсия по дому Владимира Познера закончилась в той же просторной гостиной, откуда и началась. Здесь и состоялась интереснейшая беседа со знаменитым телеведущим и публицистом.

О светском обществе, буржуазии и разумном достатке

— В современной России существует поговорка: «Почему ты такой бедный, если ты такой умный?» Хотелось бы спросить иначе: стоит ли умным и порядочным людям стремиться к богатству? Существует ли для вас понятие разумного достатка?

— Да, безусловно, существует. Я думаю, что само понятие «богатство» весьма относительно. Для одного и зарплата 5000 в месяц это уже богатство, для другого это — гроши. По мировым стандартам я не богатый человек. Я — то, что в Америке называется «высокий средний класс», т. е. обеспеченный, но не «богатый». Стремление к богатству как таковому у меня никогда не вызывало интереса. Я отлично понимаю, что экономическая состоятельность в значительной степени обеспечивает человеку независимость и свободу, поскольку он всегда может хлопнуть дверью, не думая о том, как кормить семью. Стремление к экономической независимости мне представляется необходимостью, особенно если человек работает в такой опасной области как журналистика. У меня есть понимание, что такое разумный достаток. Разумный достаток позволяет жить так, как ты хочешь. А вот как ты хочешь жить — это уже результат воспитания, данного родителями или людьми, с которыми ты общался, комплекс представлений о том, сколько человеку нужно для жизни. Об этом писал еще Лев Николаевич. Одному нужно больше, другому меньше. Я знаю, что нужно мне: мне нужно ездить по миру, причем так, чтобы было удобно и уютно и чтобы я не думал о том, а могу ли я себе позволить… Вообще говоря, для меня деньги — это вторичная вещь.

— Вы любите комфорт?

— Да, я люблю комфорт и не скрывал этого никогда, хотя могу жить в чрезвычайно некомфортных условиях, и это тоже со мной случалось. В молодости я мог пройти пешком через тайгу из Иркутска в Братск. Это 700 километров: мошкара — днем, комары — ночью. Я взбирался на Килиманджаро. Было совсем некомфортно, но восхитительно. В то же время я люблю хорошие напитки, вина, сигары, хорошие дома, хорошие машины. Могу жить без этого, но люблю. И считаю, что можно быть честным, приличным, порядочным человеком и преуспевать в жизни. Здесь нет противоречия.

— Быть можно дельным человеком и думать о красе ногтей?

— Конечно, почему нет.

— Как вы считаете, появилось ли в России светское общество, буржуазия?

— Да, безусловно. Но я мало знаю о нем. В жизни светского общества я не участвую. Потому что, как журналист, должен следить за тем, с кем я общаюсь, с кем обедаю или ужинаю. Как можно ломать хлеб с человеком, а потом рассказывать о нем неприятные вещи? В этом смысле моя профессия требует осторожности. Поэтому со знаменитыми людьми, со светским обществом я подчеркнуто не контактирую. В профессиональном плане, конечно, соприкасаюсь, но в личном — нет. Мне кажется, что им так со мной удобнее, и мне, конечно, тоже. Что касается буржуазии, то она, безусловно, появляется. Во многом это заметно и по тому, как и где люди живут. Ведь раньше, по сути дела, не было престижных районов. В моем доме, например, соседствовали самые разные персонажи — милиционер, профессор, инженер, дворник. Сейчас все меняется. Район Пречистенки, Остоженки, арбатских переулков становится буржуазным. Спальные районы уходят на окраины города. Не могу сказать, что я большой поклонник буржуазности. Я не считаю, что деньги должны все определять. Но раз мы живем в рыночное время, в капиталистическом обществе, что поделать? Таковы его правила. Альтернативу мы знаем. То, что было в советские времена, гораздо страшнее.

Я не верю в сказки

— В своих интервью вы не раз говорили, что вы атеист. И в то же время испытываете трепет перед полотнами Леонардо да Винчи, восхищаетесь Пушкиным. Как атеизм может уживаться с божественным знанием?

— Я не вижу никакого противоречия. Как будто нерелигиозный человек не может восхищаться красотой. Довольно смешно.

— Вы считаете природу гениев земной?

— Конечно, абсолютно земной. Другое дело, что Леонардо — это, как говорил один мой друг, — инферналка, непонятно, кто его рукой водил. Вот если бы мне предложили взять интервью у кого-то за все времена, я выбрал бы Леонардо да Винчи. Он для меня абсолютно непонятный, поразительный.

— Какой главный вопрос вы бы ему задали?

— Я скажу это, когда его встречу, чтобы он не смог подготовиться заранее. (Смеется.) Я атеист потому, что не верю в существование Бога, в разумное нечто, позволяющее людям так безмерно страдать. Я не могу смириться, видя детей, опухших от голода, с ползающими по их лицам мухами. Где здесь Божественное провидение?! Я этого не принимаю! Заметьте, я никому не навязываю свою точку зрения и этим отличаюсь от священнослужителей, которые не только агрессивны, но и не позволяют ни в чем сомневаться. Есть замечательный рассказ выдающегося американского писателя Филиппа Рота о еврейском мальчике лет двенадцати. Он ходит в хедер (еврейская начальная школа для обучения основам иудаизма) и страшно конфликтует с преподавателем, который говорит, что Бог всемогущ. Мальчик спрашивает, если Бог может все, значит, и беспорочное зачатие возможно? Мальчика выгоняют. Написано очень смешно. Я считаю, что главное отличие человека от всего и всех — это способность спросить «почему». Все, что мы открыли, все, что мы создали, возникло потому, что кто-то спрашивал «почему».

— То есть сам процесс познания антирелигиозен?

— Конечно, в этом смысле да. Парадоксально, но общество, вне зависимости от страны или государственного строя, не любит, когда спрашивают «почему». Начинается с родителей, потом школа. А затем… эти вопросы иногда приводят к трагичному концу.

Я долго думал, все-таки я атеист или, может быть, агностик. То ли есть Бог, то ли нет.

— Маленькую надежду все-таки оставляете? Задумывается.

— Все-таки… Нет, не верю в загробную жизнь, тем более в эти сказки…

Любимые точки на карте мира

— Вам доводилось жить в нескольких культурных столицах, отдыхать в разных уголках мира. Какие самые яркие впечатления у вас сохранились? Где вам больше нравится?

— Я себя чувствую, наверное, лучше всего в Париже, в городе, в котором родился. Во Франции я дома больше, чем где-либо. На втором месте Нью-Йорк.

— В одном из интервью вы рассказывали о ностальгии по Америке. Однажды, услышав пластинку…

— Это была пластинка, посвященная памяти американского фолкпевца Вуди Гатри. Было два грандиозных концерта — один в Нью-Йорке, в Карнеги-холле, другой — в Лос-Анджелесе. Пели самые разные люди: Боб Дилан, Джоан Баез… Я тогда был невыездным, и казалось, что советская власть вечна и я уже никогда не выберусь за пределы СССР. Я слушал и вспоминал Нью-Йорк, город, в котором вырос. И такая накатила тоска… Но это именно Нью-Йорк, а не Америка. Франция — это отдельная страна, с особым отношением к жизни. Француз живет для того, чтобы каждый божий день получать удовольствие. Не то, что американец, который постоянно вкалывает, как сумасшедший. Что касается красоты. Ну, конечно, Париж бесподобен. Он один такой. Вообще непонятно, как город, которому больше двух тысяч лет, так органичен. А по концентрации архитектурных шедевров — пожалуй, Флоренция вне конкуренции. Это просто что-то несусветное, непонятное. Есть места, которые на меня очень сильно подействовали. Скажем, Форум в Риме. Когда я там оказался жарким итальянским летом, почему-то шум города остался где-то далеко. Стояла удивительная тишина. Ничего, кроме жужжания насекомых и пения птиц. И я с удивительной ясностью осознал: вот я откуда, вот где мои корни. Здесь ходили и Цезарь, и Август, здесь начиналась культура, в которой я живу. Я простоял там часа три или четыре с удивительным чувством восторга, не замечая, как идет время. Италия вообще необыкновенно красива. Как сумели сохранить всю эту старину?! Приезжаешь в Луку. Старинные дома с современной начинкой, и люди живут в них, как и несколько веков назад. У итальянцев поразительное ощущение красоты и времени. Недаром среди них так много замечательных дизайнеров. В них есть что-то особенное, чего нет даже у моих любимых французов, не говоря уже об американцах. В Италии, куда ни повернись, рот открывается от восторга. Благословенная, веселая страна. И люди там живут с радостью. А, скажем, приезжаешь в Скандинавию — такой мрак, Господи Боже мой! Уровень жизни — высочайший! Но так скучно!

Дом, который построил фон Мекк

— Как создавался интерьер вашего дома?

— Это моя жена. Надо сказать, что начинали мы очень трудно. Оба разводились. У нас не было ни кола ни двора. Потом получил однокомнатную кооперативную квартиру на первом этаже. Жили втроем с сыном, работал я на кухне. В эту квартиру переехали в 1975 году в результате сложного обмена, в котором участвовали четыре семьи и пять квартир. Когдато этот дом принадлежал семейству фон Мекк. Его построили в 1913 году. Изначально это был так называемый доходный дом, квартиры сдавались внаем. Позже, в советские времена, тут были сплошные коммуналки. Своеобразная Воронья слободка. Теперь здесь нет коммуналок. Все эти годы я зарабатывал, а Катя делала дом. У нас оказались во многом схожие вкусы, но все-таки это дело ее рук. Я только помогал, насколько мог.

— Какое у вас самое любимое место в доме?

— Пожалуй, все. Я просто очень люблю свой дом, я люблю быть всюду. Я люблю читать в гостиной, иногда посмотреть телевизор. Мне хорошо в моем кабинете. Я люблю кухню. Я люблю спальню. Я очень люблю ванную комнату. Я вообще люблю здесь все. Еще мы сварганили гараж, практически в доме. Это, конечно, огромный кайф — из гаража попасть прямо в свою квартиру.

Владимир Познер: Восхождение на вершину Килиманджаро